и шуметь, что-то замелькало никогда здесь никем невиданное – в ярких панамах и бикини, и над этим всем как будто висит и смеётся раскалённое больше, чем добела – нездешнее солнце…
…В тот день – знакомства со Светкой – я ехал из деревни в Тамбов, но вместо автобуса сел на подвернувшуюся попутку, и водитель увёз меня в Котовск. (Я обрадовался, что как раз по пути выйду в Строителе, но он, как оказалось, решительно и спешно гнал по той самой «полугрунтовке» – в сам Котовск!) Там, уже в полнейших темноте, морозе и безлюдстве, мне повезло сесть в последний – сломавшийся потом в дороге – «пазик» до Тамбова, а уже после всего этого… В общем, декорации и пертурбации были самые нуарно-ночные, и тут я случайно наткнулся на неё в автобусе – и не в деловом костюмчике, а, показалось, даже кое-чем сбивала прям на поддатую Харли!.. Через два дня я был у неё, у «юной» журналистки Светланы Ракитиной, записан на интервью – как представитель премии «Дебют», а заодно и как «сам тоже поэт и писатель» – короче, решили не откладывать…
Но Светка что, не о ней мне, конечно, вспоминалось. При всём моём уважении, Светка – как для Робинзона Пятница, как для примерного трудяги (зачёркнуто «пьяницы») – всё та же пятница. Я просто понял, что мне в тупике уездного города Т. не миновать её чисто статистически: если человек не замужем, пишет стихи да при этом ещё и женского полу…
Вы хотите сказать, что ночь действительно настанет? Может, всё же рассвет?.. Я, честно говоря, рассчитывал всё и мечтал, что скоро заматерею на своём писательстве. Думал, ещё немного, и вот я вырасту настолько, что Строитель этот, Тамбов и прочее, с их мелкими людишками в «Икарусах» нелетающих и черепашьих «пазиках», останутся, как при взлёте лайнера, козявками внизу, а мы с Катрин, как два атланта, протянем друг другу руки поверх городов и континентов. Какой тут Джереми Скотт, какие Лакруа, Кажфингер, Юдашкин и Дошкин! А вышло…
Если на мгновение осветить фонариком предметы в темноте и паутине, то и за этот миг ты увидишь их расположение. Как будто фокусник – р-раз! – и сдёрнул покрывало. И я увидел… В темноте, в глубине и беспорядке своего сердца…
И освещает всё в пещере – не молнией, то фотовспышкой – одна вскользь брошенная, но преисполненная грозной значимости её фраза: «А у тебя ничего нет!..»
Это была её хитрая затея. Как тут рассказать?.. Затея старшеклассницы – почти женщины, но всё же школьницы…
Девочки с Кольца меня всё же слегка побаивались – кто читал мою первую книжку, кто что-то о ней слышал… В общем, хоть они и видели меня почти ежедневно, я был не из тех с кем «обнимашки». Но интеллектуалка К. Филиппова сходу всех общеголяла: не боялась остаться наедине, шастать по строительским дебрям за полночь, слушала взахлёб и даже сама рассказывала, и когда я решил снять очередную «берглагу», и впрямь пару раз заглядывала, как и обещала, к автору в гости…
Перед тем, как она свалила за кордон, мы поссорились. Не виделись и не разговаривали тогда месяц. Она обиделась и исчезла. Телефона у меня в те поры и в проекте не было, инета и подавно. О том, что она собирается эмигрировать, я, конечно, слышал, но думал, что всё это: поездки на курсы, коробки с мацой и кулоны с семисвечниками – просто игрушки и мечтанья… Потом она вдруг появилась – повела меня на остров Эльдорадо и там сказала, что скоро уезжает. В конце вечера я повстречал на Кольце дружбанов и в один чох накачался до бесчувствия. Больше я её не видел.
Затея была такая: однажды она вдруг нагрянула ко мне в гости, сбросив в дверях тяжёлый туристский рюкзак, из обычного пакета раскатилась по полу грязная картошка… Оказывается, она сказала родителям, что идёт в поход с ночёвкой на неделю, а сама собирается тусить у меня!
Я обрадовался; в следующие четверть часа мы мгновенно поглотили едва ли не все запасённые ей 10х10 яиц и огурцов. Впереди были ещё шесть дней – и ночей! Я понимал, конечно, слёту, что Катя явилась не просто так «ко мне», а преследуя свои хитроумные, хорошо у неё где-то прописанные цели. Это для нас всегда тупо вбит полный вперёд, а женщина обычно открывает окно Овертона – прежде всего для себя самой… И первая цель её была – рейв-парти, «Right In The Night» – да, прямо сегодня, тем паче, что это случай едва ли не беспрецедентный – рейв-парти ин Тамбово!
Билеты стоили как пол-ящика бутилированного счастья. Два-три тамошних коктейля – я уже имел горький (для меня) опыт угощенья её и её подруг – столько же. Но что поделаешь… Я уже понял, что если удастся удачный рейв, а после ещё около 70 часов совместного времени покажутся ей столь же насыщенными и феерическими… (Это вам не «фильмы посмотрим» и «музон послушаем»: ТВ и чего-то компутерного, я напоминаю, нет!) Читать совместно вслух (её сомнительная затея), готовить картошку (что ещё? запасов как-то катастрофически мало), играть в домино, в картишки, в прятки… Ну, на Кольцо, конечно, явиться во всём блеске, испить там без лимита «пора домой», а дальше ещё в галерею… В общем, за мой галерный труд – для мозга и языка – где-то к наступлению часов трёх ночи четверга я могу надеяться…
Я не сухарь какой-нибудь – и тем паче вовсе не картёжник – могу я, к примеру, танцевать! Да так, что танцы эти… производят впечатление гм… не менее, чем философско-языковые построения… Да что уж скромничать – обычно несравненно более! Ну, или, так сказать, всё в комплексе и органическом единстве. Хотя о плясках я редко вспоминаю, а под хоть какую-то философию нужна, как ни крути (как вообще-то и под танцы музыка!), материалистическая база – хотя бы бутылки в две вина иль водки.
И вот тебе дискач, коктейли – пожалуйста. Что называется, покажи себя! Вернее, мне наоборот надо будет сдержаться – чтобы не разойтись в безумном танце и не распугать почтенную рейв-публику, а главное своих девчурок. Задача ещё сложнее – не нахрюкаться, ведь всё же ответственность на мне за эту Катю (а вдруг ещё родители узнают!), да и свинство вообще может начаться беспринципное…
Не успел я опомниться, как она уже что-то распаковывала в ванной (у меня максимум, что было, лишь какой-то обмылок мыла), и, врубив на всю воду (всегда холодную!) и не озаботившись закрыть дверь, принялась… за бритьё ног! Я наткнулся взглядом на выставленную на край ванны её щедро намыленную икру – зрелище для меня неожиданное и, прямо сказать, отнюдь не привычное.
Месседж я, конечно, понял: что вот, мол, какая я Катя взрослая! И это было так школьнически в лоб, неуклюже – даже, кажется, умудрилась у пятки порезаться.
Тампоны, прокладки, бритвы, крем для эпиляции, полоски для депиляции… – в эпоху победившего феминизма всё теперь выставляется на самые видные места самых первых полок в любой ванной. И поразительно, что ещё совсем недавно, до «безвременья» девяностых, невозможно было даже представить, чтоб проблематика личной дамской гигиены обсуждалась публично, а незамысловатые тогдашние аксессуары не убирались всегда в самый нижний и дальний ящик комода. То одно, то совсем другое – сплошные перекосы, когда материальная, бытовая культура (попеченье женское), почуяв ослабленье узд мужского логоса, скачет себе вразнос, игриво взбрыкивая, как «щепки летят» кидаясь грязью…
Мелькавшие в сумраке ладные ножки теннисистки – видел, да… И даже вблизи их видел – как нечто девчачье-пупырчатое – тогда, в домашнем халатике. Но трудно даже и вообразить эту настоящую, «из плоти и крови», Катю, что она неделю будет существовать совсем рядом. Ведь сколь много бы мы ни говорили и ни таскались по кафе и заснеженным улицам – наверняка не нагуляли и недели непрерывного времени.
Верно предположив, что утюга у меня и быть не может, она раскатала заблаговременно свёрнутые в рулон хаки штаны с накладными карманами (прообраз её будущей армейской формы!) и по-солдатски быстро в них облачилась – за закрытой дверью.
Уже при выходе я твёрдо знал, что нажираться никак не собираюсь: жрут когда нет вообще никакой надежды, никому не нужен, никто к тебе не придёт
